Жорес алферов и холестерин
Содержание статьи
Чаепития в Академии: Неожидаемые результаты
«Чаепития в Академии» — постоянная рубрика «Правды.Ру». Писатель Владимир Губарев беседует с выдающимися учеными. На этот раз его гостем стал академик, лауреат Нобелевской премии, доктор физико-математических наук Жорес Иванович Алферов. Речь в беседе пошла о том, как достижения науки затмевают самые смелые предположения писателей-фантастов.
Источник: Голос России
«Честь и слава тому, кто употребляет избыток своего достояния на оживление полезных трудов, на усовершенствование отечественной словесности, на доставление пособий тем, которые посвящают себя постоянным усилиям и скромной славе учености,» — академик Г. А. Месяц произнес эти слова, сказанные в начале ХIХ века графом С. С. Уваровым, который как президент Российской академии наук вручал первые Демидовские премии. Геннадий Андреевич не случайно напомнил о давних событиях: тем самым он подчеркивал преемственность науки, ее традиции отмечать высшими премиями своих верных служителей.
В последний год уходящего тысячелетия среди лауреатов оказался и академик Жорес Иванович Алферов. И произошло это закономерно, так как он принадлежит к той плеяде ученых, которые добились высочайших успехов в своей отрасли науки. Впрочем, в дипломе лауреата так и сказано: «За выдающийся вклад в развитие физики полупроводников и квантовой полупроводниковой электроники».
Бессмысленно расспрашивать академика о его конкретных работах — для непосвященного она сразу же превращаются в нагромождение расчетов, построение сложных кривых и массу абстрактных понятий, понятных только специалисту высшей квалификации. Тут не только добротного среднего образования не хватает, но подчас даже и высшего. А потому я поначалу задал вопрос ученому довольно общий: мол, не мог бы он представить, какие наиболее интересные достижения науки нас ждут в ХХI веке?
Жорес Иванович ответил:
— Фантастика лучше удается писателям. Как только мы об этом говорим, то первое имя, которое приходит в голову, — Жюль Верн. И подобное вполне объяснимо, так как специалисты связаны неким грузом знаний, и очень трудно свободно фантазировать. Есть такая шутка. Однажды Эйнштейна спросили: «Как делаются великие открытия?» Он ответил:
«Очень просто! Все знают, что Нечто сделать невозможно, но обязательно находится один человек, который этого не знает… Вот он и делает это открытие!».
Поэтому, чтобы говорить о том, что будет в XXI столетии, нужно посмотреть, что произошло в ХХ-м.
— И это возможно?
— Объективным быть трудно. Однако необходимо оценивать происходящее, чтобы выверять свой путь… Одним из самых больших моих достижений последнего времени (и я его оцениваю подчас даже выше, чем те исследования, которые я веду в свой области — в физике полупроводниковых гетероструктур) — я считаю завершение строительства научно-образовательного центра Физико-технического института. Физтех является уникальным научным центром — это первый физический исследовательский институт в нашей стране, появившийся в Советской России сразу после революции в 1918 году. Его создатель Абрам Федорович Иоффе прекрасно понимал связь науки и образования. И теперь мы продолжаем эти традиции.
— По-моему, не только он! Но тем не менее, все выдающиеся наши физики ХХ века неизменно называли его Учителем.
— В этом году мы празднуем 275-летие Российской академии наук. И на всех торжествах я напоминаю о «триаде» Петра Первого. Он создал Академию, при ней университет, а при нем — гимназию! Его завет — соединение знаний с наукой — для великих ученых нашей родины всегда был главным. Тот же Абрам Федорович Иоффе в начале ХХ века понимал значение физики как основы технологии, а следовательно, нужна была новая система подготовки исследователей: с одной стороны, им необходимы глубокие знания как физики, так и математики, а с другой — умение использовать их в инженерном деле.
И академик Иоффе уже в 1919 году создает на Физтехе физико-механический факультет — первый инженерно-физический факультет в нашей стране и один из первых в мире. Развивая эти традиции, в 1987 году, мы создали физико-технический лицей. Я постоянно встречаюсь с ребятами, рассказываю им о наших последних работах. Следующая ступенька — это факультет в Политехническом институте. Таким образом, «триада», отражающая непрерывность образования, унас действует. И она помогает нам сегодня сохранять молодые научные силы. Я говорю, что происходит «инфицирование» молодежи наукой.
Очень много лет мы хотели построить дом, в котором наши школьники, наши студенты, наши ученые учились бы и работали вместе. Мечту эту удалось реализовать, и за три года — с 1996 по 1999-й: мы построили Дворец науки для молодежи. Там есть и спортивные залы, и аудитории, и библиотека, и лаборатории. А совсем недавно мы начали цикл лекций под общим названием «Прощание с ХХ веком», и молодые люди могут встретиться с выдающимися людьми, которые могут в короткой лекции рассказать о сложнейших проблемах нашего времени. Я думаю, вы, Владимир Степанович, не возражаете, что мы использовали название вашей книги?
— Напротив, польщен — книга ведь о судьбе науки и ученых в России!
— Но судьба сложная и нелегкая… Конечно, ХХ век — это век социальных потрясений, революций, трагических событий в нашей стране. Лимит революций и тяжелейших войн мы перевыполнили… И тем не менее, ХХ век можно назвать веком физики, и в этом закладывается большая доля оптимизма. На рубеже ХIХ и ХХ столетий были заложены первые идеи квантовой физики. Крупнейшие достижения науки нашего столетия связаны с могучим инструментом познания окружающего мира, которым стала квантовая физика. Мне поэтому чрезвычайно радостно, что в создание этой науки внесли огромный вклад ученые России. Квантовая физика без работ Ландау, Френкеля, Зельдовича, Басова и Прохорова и многих других наших соотечественников просто немыслима… Наука по своей сути интернациональна, и вклад советских ученых в мировую науку огромен.
— В Советском Союзе наука была символом будущего?
— Были определенные приоритеты. При всех сложностях и противоречиях прошлого наука, тем не менее, развивалась широким фронтом, мы работали практически во всех областях — также, как и в США, у нас был «непрерывный фронт». И у нас было то базовое финансирование, которое позволяло решать проблемы и заниматься наукой, причем развитие диктовалось внутренней логикой, а не влиянием со стороны, то есть какими-то коммерческими интересами. Для развития науки это очень важно… Ну, а сегодняшнее положение науки диктуется не ее состоянием — оно отражает политическое состояние страны и общества. Я не хочу обсуждать очевидное. Приведу лишь несколько цифр.
Бюджет СССР в 1990 году в пересчете на доллары составлял около 700 миллиардов. Из них на Российскую Федерацию приходилось чуть больше половины. Бюджет всей науки в СССР был 27 миллиардов долларов, при этом 14 миллиардов — бюджет гражданской науки, а 13 — военной. Весь бюджет 1999 года России — 23 миллиарда долларов, то есть меньше, чем бюджет на науку в СССР, или чуть больше, чем бюджет на науку в РСФСР… За эти годы валовой продукт, объемы промышленного производства упали вдвое — это катастрофа, ничего подобного в мирные времена не было ни в одной стране. Экономический кризис не мог не сказаться на науке. Пожалуй, слово «катастрофа» относится и к ней.
— Будем надеяться, что она не будет развиваться, и постепенно роль науки начнет возрастать. Не так ли?
— Мы вступаем в постиндустриальное, то есть информационное общество. Это стало возможно лишь после открытия транзисторов и лазеров. Они не только способствовали развитию самых разных областей человеческой деятельности в тяжелой и легкой промышленности, в медицине, но и вызвали революцию в информационных технологиях, без которых прогресс цивилизации уже немыслим.
— Но вы говорите лишь о благе науки — однако сколько она уничтожила человеческих жизней в ХХ веке!
— Люди часто используют открытия ученых не на пользу, а во вред. Но ученые не несут за это ответственности — не несут, потому что политические решения принимают не они. Не Ферми и не Оппенгеймер принимали решение о бомбардировке Хиросимы и Нагасаки, а президент США Трумэн. Ученые создают возможность для развития, скажу более широко: ученые создают будущее человечества.
— Есть ли в таком случае у науки приоритеты?
— Есть три области деятельности, которым, на мой взгляд, нужно отдавать все. На первое место я поставил бы медицину и здравоохранение. Затем — образование. И наконец, наука.
— А вы не слишком субъективны?
— Без пристрастия не бывает ничего, и в первую очередь науки. Однако попробуем представить развитие науки в ХХI веке. Какой отрасли вы отдали бы предпочтение?
— Биологии.
— Это весьма распространенное мнение. Даже крупнейшие физики-теоретики, к примеру, академик Тамм, говорили о том, что ХХI век — век биологии и генетики. Но все-таки я думаю, что физика еще не сказала свое последнее слово, и огромную роль в жизни людей будут играть физические основы новых информационных технологий. А такими физическими основами являются те вещи, которыми занимаюсь и я много-много лет. Присуждением Демидовской премии как раз и отмечены исследования полупроводниковых гетероструктур.
— Здесь требуется комментарий, понятный любому человеку.
— Попробую объяснить попроще… Раньше вся полупроводниковая электроника использовала различные материалы, и за счет блестящих успехов в технологии, добилась очень хороших результатов, пройдя путь от «грязных» материалов довоенных времен до интегральных схем. Гетероструктуры позволяют в одном веществе, в одном кристалле менять свойства материала, причем делается это на атомных расстояниях. Причем вы способны менять не только химические свойства материала, но и его энергетические параметры, волновые функции, квантовые свойства… Более того, вы можете выращивать внутри кристалла «искусственные атомы» с самыми разнообразными свойствами, что в будущем позволит создавать компьютеры, к примеру, на принципиально новой основе.
— Но это уже химия!
— Любая естественная наука становится настоящей наукой только в том случае, если она берет на вооружение физические методы, физические механизмы… И вовсе не случайно, что первым лауреатом Нобелевской премии по химии в советское время стал физик Н. Н. Семенов… Да, мы работаем с материалами, но это чистая физика, и я бы назвал ее «квантовым материаловедением».
— То есть конструирование новых материалов физическими методами?
— Ну и химическими тоже! Тут разделять нельзя, и сделать это просто невозможно, однако в основе все-таки физика… Мне трудно говорить, что будет в середине будущего века, но в на ближайшие десятилетия та физика, которую мы называем физикой наноструктур, будет развиваться очень бурно. И что любопытно: убежден, нас ждут потрясающие результаты. Нет, не те, что мы ожидаем, а совсем иные, ведь главное в науке — именно неожидаемые результаты! Убежден, наша наука хоть и переживает трудные времена, но в ряде областей по-прежнему находится среди лидеров в мировой науке, точно также, как это было и десять, и 20 и 50 лет назад.
— В таком случае перенесемся на 50 лет вперед. Что вас поразило бы в 2050 году?
— Самый простой ответ: «Не знаю!», но я все-таки попытаюсь ответить шуткой. В 1956 году Игорь Васильевич Курчатов впервые прочитал лекцию в Англии о термоядерном синтезе. А через два года прошла первая международная конференция по этой проблеме. На ней сэра Джона Кокрофта спросили: когда же начнется эра широкого промышленного использования термоядерных реакторов? Он ответил: «Через 20 лет!» Через семь лет проходила очередная международная конференция на ту же тему, и великого физика снова спросили о промышленном использовании термоядерной энергии. И он ответил: «Через 20 лет!» «Но позвольте, — возмутились газетчики. — Семь лет назад мы задавали тот же вопрос, и вы давали тот же самый ответ! Как же так?». И сэр Кокрофт ответил: » Я никогда не меняю свою точку зрения!»…
С тех пор прошло много лет, в программе термоядерного синтеза получены прекрасные результаты, есть даже реальные проекты термоядерных станций, и тем не менее ученые подчеркивают, что первый реактор появится лишь в середине ХХI века. Если я доживу до 2050 года, что, к сожалению, маловероятно, то очень удивлюсь, если будет работать промышленная термоядерная электростанция…
Читайте все статьи серии «Чаепития в Академии»
Читайте самое интересное в рубрике «Наука и техника»
Источник
«Нам нужно найти ответы». Принципы жизни Жореса Алфёрова
15 марта знаменитому физику и нобелевскому лауреату исполнилось бы 90 лет.
«Самое главное, что вселяет в меня оптимизм, — это колоссальная талантливость нашего народа. Когда надо, он может горы свернуть», — говорил учёный.
Если бы Жорес Иванович был жив и здоров, 9 мая, в день 75-летия Победы, скорее всего, встал бы в строй «Бессмертного полка» с портретом старшего брата Маркса Алфёрова. Тот погиб в ходе Корсунь-Шевченковской битвы, и до конца своих дней академик бережно хранил память о нём. «Надеюсь, что дома всё в порядке, Жоринька по-прежнему отличник, завод работает хорошо, и мама не плачет, так ведь и плакать не с чего», — писал брат в своём последнем письме с фронта.
Ослеп на два месяца
Маркс родился на 6 лет раньше. А в марте 1930-го Иван и Анна Алфёровы ожидали девочку. Даже имя приготовили — Валерия. Но на свет появился мальчик, и отец, прочитавший накануне большую статью о французском революционере Жане Жоресе, решил назвать сына в честь него — так же, как раньше назвал старшенького в честь автора «Капитала» и «Манифеста коммунистической партии».
Будущему нобелевскому лауреату не исполнилось и полугода, когда семья перебралась из Белоруссии в Архангельскую область. Общежитие с одной кухней на 40 комнат, карточная система, основная еда — жаренный на воде картофель… В 3,5 года Жорес, будучи в гостях, впервые увидел на тарелке варёное куриное яйцо. Не зная, что с ним делать, попытался съесть, не очищая от скорлупы. «Мама, оно не естся», — прошептал разочарованно. «Раннее детство Марксика прошло во время НЭПа, и мы жили хорошо. А вот Жориньке пришлось голодать с первых лет жизни», — часто говорила потом мать.
Уже в возрасте 3-4 лет Алфёров стремился быть лидером, за что получил от пацанов прозвище Нарком. Как позже он вспоминал в своей книге «Наука и общество», «иногда, правда, со мной происходили типичные для маленьких детей неприятности, и тогда соседки кричали маме: «Анна Владимировна! Идите — ваш Нарком обкакался».
К экспериментам Жореса тянуло с детства, и в первый год учёбы в школе с ним случилось несчастье. Добыв порох из патронов охотничьего ружья, он собирался провести несложный опыт, но порох вспыхнул и обжёг глаза. На два месяца мальчик ослеп, однако зрение, к счастью, восстановилось. А первой научной книгой, прочитанной им, стало «Солнечное вещество» Матвея Бронштейна, выдающегося физика и популяризатора науки. Через 60 лет, уже став нобелевским лауреатом, Алфёров рассказал об этом в одном телеинтервью и вскоре получил трогательное письмо от падчерицы Матвея Бронштейна, внучки писателя Корнея Чуковского.
«Наука найдёт все ответы»
Февраль 1942-го. Брат Маркс добровольцем уходит на фронт. Следующие два года Жорес лишь читает его письма. «Ты, Жорес, учи немецкий язык. Среди немцев многие знают русский и часто подделываются под наших»; «Теперь у меня светло на душе, я этих фрицев перебил столько, что на нашу всю семью по несколько фрицев, да и пленных до чёрта»; «Я буду драться, чтобы мой отец был свободным человеком, мать — свободным деятелем человечества, братишка — человеком будущего и человеком с большим будущим».
Похоронка пришла в мае 1944-го. Маркс Алфёров погиб на Украине, в боях Корсунь-Шевченковского котла. Жорес Алфёров, «человек будущего и человек с большим будущим», отыскал его могилу в деревне Хильки Черкасской области. А когда приехал туда второй раз и стоял у захоронения с изваянием солдата-автоматчика, к нему подошла местная женщина: «А что ты на нашей могиле робишь? Или кто из родных тут лежит?»
Через полчаса собралась вся деревня. Принесли столы, поставили у братской могилы, накрыли. И сели поминать брата Жореса Ивановича. С тех пор он каждый год приезжал в Хильки, стал у них почётным гражданином, а школьникам из соседнего села Комаривка платил стипендии из своего фонда. И тяжело переживал, когда на Украине запылали костры майдана, а самого Алфёрова внесли в списки сайта «Миротворец», закрыв ему въезд в Незалежную.
«Должен сказать, что сегодня происходит славянский холокост. Сначала была разрушена Югославия, потом взялись за Украину, — делился своей оценкой происходящего академик. — Что-то кошмарное происходит с человечеством. В мире идёт огромное количество гибридных войн, в их основе лежат интересы каких-то групп, зачастую — мелких групп внутри наций. СССР в своё время препятствовал таким проявлениям сепаратизма, ведь сам он по определению был интернациональной страной, союзом национальных республик. Я тоже по природе своей интернационалист. Иначе и быть не может — во мне столько кровей намешано, будь здоров!»
Алфёров всегда оставался убеждённым коммунистом и принципам своим не изменял. В дебатах он напоминал, что идея социальной справедливости существует с глубокой древности, доказывал, что социализм — это наиболее эффективная экономическая система, и верил, что Советский Союз рано или поздно возродится.
Он и науку считал интернациональной. Говорил, что нет физики российской или американской, а есть просто физика. А вот доход от науки приносит выгоду конкретным странам, которые её у себя развивают: «Кто лидирует в науке, тот лидирует и в мире! И мы должны создавать условия, чтобы молодёжи было интересно, престижно и выгодно заниматься наукой именно у нас. Только тогда в России появятся новые нобелевские лауреаты. А самое главное, что вселяет в меня оптимизм, — это колоссальная талантливость нашего народа. Когда надо, он может горы свернуть».
В науке он видел высший смысл. Возможно, высший не только с точки зрения служения человечеству и родной стране.
«Жорес Иванович, в современной физике много белых пятен. И чем больше наука узнаёт, тем больше перед ней вопросов, на которые пока нет ответов. Поневоле задумаешься о Разумном замысле. Вам это знакомо?» — спросил я, будучи у него в гостях в Комарове. «Всегда было много белых пятен. Ну и что? Я верю, что наука найдёт ответы на все эти вопросы», — сухо ответил академик. А находившаяся рядом медсестра вдруг сказала: «Жорес, мы ведь много раз говорили с тобой на эту тему. Про человеческий организм, про мозг и нейросистемы — это кажется невероятным, что они возникли сами по себе, настолько они сложны. И ты как-то согласился, что со временем готов такую мысль допустить».
Алфёров улыбнулся, немного помолчал и произнёс: «В том числе поэтому многие умы брались за научные исследования. Нам нужно найти ответы на все эти вопросы».
Наверное, в этом и был разумный замысел Жореса Алфёрова.
Смотрите также:
- Защита Репина. Ученый обучал Брежнева обращению с «ядерным чемоданчиком» →
- Возвращение. Русским немцам простая Родина оказалась ближе исторической →
- Профессор Кривович: «Культ денег — самый главный наш бич» →
Источник